Губерман Игорь

[vig1954]

Люблю я родину свою,
И движет мной не чувство долга!
Люблю, и всё! На том стою,
Хотя присел бы ненадолго.

Люблю, почти как Моисей
Любил таскать Ковчег Завета,
Люблю назло планете всей,
И пусть подавится планета!

Люблю родной аэродром,
Верховный суд, и даже Кнессет,
Где разум борется с добром
И всё никак не перевесит.

Люблю за редкостную смесь
Средневековья и прогресса,
За всё, что делается здесь
Во имя мирного процесса.

За выбор специй и приправ,
За экзотические блюда,
За то, что кто-то, перебрав,
Не крикнет мне "Вали отсюда!".

Люблю я родину, и всё!
Люблю безудержно и рьяно.
Люблю за то, люблю за сё,
Но большей частью - несмотря на

[vig1954]

Мы - Израильтяне

Спойлер

Не тем еврей стал плох, что ест наш хлеб,
А тем, что проживая в нашем доме,
Настолько стал бездушен и свиреп,
Что стал сопротивляться при погроме!
И. Губерман.

Мы - израильтяне
Мы - это все израильтяне. Те, кто за границей, на территориях и в Тель-Авиве. Мы - это правые и левые, черные и белые, в бикини, и в лапсердаках, в кипах и лысые.
Мы пока этого не понимаем, но Время - очень правдивый джентльмен. Он всегда говорит правду. У нас есть смертный приговор всего мира, и приговор этот - “по умолчанию”. Нас приговорили, но мы всему миру показываем “большой фак”, даже если показываем друг другу малый.
Когда я в 1992 году говорил Шмулику, что административный арест арабов - поганое дело, он меня не понимал, пока в 1994-м не сел именно по такому постановлению. Жители Сдерота в 1994 году не понимали, зачем мы, поселенцы, живем в Секторе Газа, Иудее и Самарии. Теперь они это понимают. Жители Ашкелона и Беер-Шевы, в 2005-м, не понимали, как можно жить в Сдероте. Сейчас моя френдесса Инночка - понимает.
При этом в мире проходят демонстрации против израильтян, против нас. Никто не беспокоился, как же живут в постоянном страхе под террактами и ракетами миллионы израильтян?! Но арабов они жалеют. И мне их жалко. Если нас никто не понимает, то их - тем более. Ведь они не могут сказать, что израильтяне несут им снижение детской смертности в пять раз, что уровень жизни в Иудее и Самарии в восемь раз выше Саудии, Иордании и Египта. Им на головы израильские социалисты призвали бандитов, которые затыкают рты, которые грабят и насилуют, которые прикрываются женщинами и детьми.
Но мы - израильтяне, потомки ЯакОва, он же Исраэль, все едины. Мы посылаем наших детей в бой, при этом призывая их к милосердию. Мы не противимся тому, что израильская армия перед атакой на склады “Градов” звонит по телефону мирным жителям, с просьбой убежать подальше. Мы - израильтяне. Нам не нужна кровь младенцев.
Мы - израильтяне. За границей Израиля мы приговорены к смерти еще больше, чем в Стране. События в Бомбее тому пример. Но у нас нет страха, при том что все СМИ пытаются его нам навязать. Наши дети заходят в автобусы и торговые центры через час после взрыва. Мы смеемся над “приговором по умолчанию”.
- Надо одеть красивое нижнее белье. Вдруг будет терракт и эвакуировать меня будет молоденький солдатик!
Это из разговора двух кокеток в Кирьят-Арба.
Мы - израильтяне. Правда, пока, нам это не всегда понятно. Глядя на Меа Шаарим, на черные лапсердаки и тучи детей, нам кажется, что мы с разных планет. Но, мы - израильтяне. И наши ультраортодоксы не бездельничают - они производят самый нужный для израильтян продукт. Они производят грамотных детей. Из детей таких Меа-Шаарим и Кирьят-Сеферов 95% израильтян, как и из местечек России, Польши, Йемена и Марокко. Мало кто знает, что Эстерина Тартман - из Меа-Шаарим.
Мы израильтяне. Нас учат, что при встрече с террористом, надо идти на него. Не бежать, не вступать в переговоры, а атаковать. При этом палец на курке должен быть твердым. Мы не палим без разбора, хотя и вооружены. Над нами есть Высший Суд, даже над теми, кто в него не верит.
Мы - израильтяне. И мы не придуманы, как придуман “палестинский народ” в 1972 году Юрием Андроповым.
Мы - израильтяне. Дети Исраэля, который, как известно всему миру, боролся с ангелом и победил. Наша Тора - основа христианства и ислама, и именно поэтому они приговорили нас к смерти “по умолчанию”.
Мы - израильтяне. Мы не хотим убивать, но хотим спокойно жить. Мы даже готовы помочь арабам начать жить в 21 веке, перескочив в него из века 11-го, из их варварства, абсолютно безвозмездно. Но мы не опустимся в их варварство. Потому что мы - израильтяне.
Наш раби Моше Бен Маймон (РАМБАМ) еще в 12 веке знал то, что неведомо большинству народов мира и сейчас (арабы его украли и называют Ибн Маймун, а европейцы - Маймонид).
Мы - израильтяне. Мы построили из ничего страну, входящую в десятку развитых стран мира. Мы - платежеспособны, несмотря на постоянные расходы на войны. Четверть этой страны построили мы - евреи России. Но и мы уже - израильтяне.
Мы - израильтяне. И мы за себя умеем постоять.
Так получилось, что у нас создалась ситуация Польши 1939 года, где “благороднейшими из благородных управляли гнуснейшие из гнусных”( У.Черчиль).
Но у нас просто нет выбора, - несмотря на продажность, власть имущих мы должны держаться стойко и до конца, презирая эту продажность. Цена - жизнь. И мы за ценой не постоим. Я учу детей, что у них нет опции плена.
Это, как в яме со львами - грызи до последнего. У всех израильтян тоже нет такой опции.
Мы - израильтяне, даже те, кто не евреи по Галахе.

Мы израильтяне - потому что ВЫБРАЛИ жить в Израиле, потому что каким-то образом связаны с Исраэлем или его потомками.
МЫ - ИЗРАИЛЬТЯНЕ!

[kor]

Почему-то масса текстов, гуляющих по Интернету, приписываются Губерману. В том числе и этот - см. ссылку.
http://krotov.info/libr_min/14_n/av/i.htm
Губерману такой текст принадлежать не может, в тексте аболютно отсутствует чувство юмора.

[bgrena]

Игорю Губерману исполнилось 75 лет

Скрытый текст

Для просмотра скрытого текста необходимо быть авторизованным пользователем.

[brightlight]

Игорь Губерман - великий!!! я вообще увлёкся его цитатами и афоризмами , очень занимательно я вам скажу !!! здесь можно много его цитат и афоризмов найти : http://xxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxx , получите массу удовольствия ! отличный сборник.
[mod=doc]Ты зашел на сайт посвященный мобильным устройствам только для того, что бы дать ссылку на сайт, который делает картинки? Это запрещенная правилами реклама. Бан на все времена.[/mod]

[vig1954]

Я, Губерман... [bubble]Может быть было, но поиском не нашёл [/bubble]

Спойлер

О своих корнях, как абсолютное большинство советских людей, я знаю крайне мало - тогда не принято было интересоваться генеалогией. Мы жили как Иваны, не помнящие родства. Хотя это сочетание - Иван, не помнящий деда Абрама - довольно странное.

Папа - инженер-экономист, на всю жизнь испуганный 37-м годом, очень боялся моих гуманитарных замашек, поэтому настоял, чтобы я получил полезную профессию и стал инженером. Мама окончила консерваторию и юридический. Она всю жизнь посвятила семье и, кажется мне, прожила не свою судьбу.

В каждой семье должен быть один приличный и умный человек. У нас это мой старший брат Давид. Он внесен в Книгу рекордов Гиннесса за то, что пробурил самую глубокую в мире скважину на Кольском полуострове. Он отдал этому делу 35 лет жизни и все здоровье. Если к этому добавить, что все это делалось на советском оборудовании, то он совершил подлинный геологический подвиг.

Бабушка мне часто повторяла: "Гаринька, каждое твое слово - лишнее".
Меня, тихого мальчика из интеллигентной еврейской семьи, все мое детство и юность часто и крепко били сверстники. И я этим людям очень признателен - благодаря этому я вырос здоровым мужиком и знаю, что побои - это не страшно. Потом, когда сел в тюрьму, когда был в лагере и в ссылке, я совершенно спокойно относился к ситуации. Запаха страха, который точно существует, от меня никогда не исходило.

Приятно приплести к своей биографии звучное имя. Так, Петр Рутенберг, один из основателей государства Израиль, а до этого эсер-боевик, был моим двоюродным дедушкой. Именно он организовал исторический разговор с попом Гапоном, которого потом повесили рабочие и о котором написано в каждом учебнике по истории. Говорят, он любил повторять: только не забывайте мое прошлое. В его устах это звучало угрожающе.

Все мое сознательное детство пришлось на послевоенные годы. Это было чрезвычайно голодное время. Я до сих пор помню 4 тарелочки, на которых лежали 4 маленькие порции хлеба - ежедневный паек. Молодость должна быть бурной. Если это не так, человека просто жаль. В отношении женщин в юности я был практически всеяден. Это отчетливо видно по стишкам. Главным критерием красоты являлась худоба, а идеалом - Фанера Милосская. В те годы я напоминал себе бычка, который вырвался на свободу из загона. Мне как-то написали записку: Игорь Миронович, y вас действительно было много женщин или это только на бумаге? Могу сказать, это еще и воображение.

Первые любови у меня были все несчастные. В девятом классе влюбился в девочку с красивым именем Стэлла. А она отдала предпочтение студенту педагогического института. Как я его ненавидел! Потом я полюбил однокурсницу. Но на ней женился мой товарищ. Я страдал. Но прошло пять лет, и я понял - какое это счастье, что на ней женился он, а не я! У нас, старичков, очень плохо с памятью. Особенно, когда мы не хотим вспоминать.

Когда я переживал личную трагедию, становился невыносим: жаловался друзьям, курил одну сигарету за другой, крепко выпивал, писал стишки. Эти способы помогают и сейчас. Когда же проверенные способы не действуют, просто терплю, как ежик, на которого наступил слон.

С Татой нас познакомила общая приятельница, и очень быстро все сложилось просто замечательно. Поэтому у нас между де-факто, когда это произошло, и де-юре, когда мы расписались, промежуток всего год. Жена замечательно говорит: де-факто - это твой праздник, а де-юре - мой.

Всегда полагал, что женитьба - это чудовищное ограничение свободы. И не ошибся. Но мы все когда-то лезем в добровольное рабство. Когда желание сильно, мужчина слепнет. Я нашел причину удачного брака: год рождения моей жены это размер моей обуви, а год рождения мой - это размер обуви Тани. 43 и 36.

На собственную свадьбу я опоздал на 40 минут - за три дня до этого события был в командировке, где у меня украли паспорт. Я решил попросить помощи у начальника отделения милиции, объяснил ему, в чем дело, и получил совет подарить паспортистке коробку конфет, и она сделает все, что нужно. Видимо, коробка была гораздо меньше, чем ожидания дамы, и она выразила свое недовольство вот каким образом - имя мое, фамилия и все сведения были написаны очень маленькими буковками, зато слово "еврей" - очень крупно. Паспорт этот много лет был предметом моей гордости.

Малышка Танька была окружена невероятной любовью. Гуляла она в картонном ящике из-под радиоприемника, который мы выставляли на подоконник первого этажа. Однажды старушка-стоматолог, которая очень любила нашу семью, не выдержала и решила вмешаться: "Как же вы не боитесь так класть Таню, ее ведь могут украсть!" Я ее успокоил: "Вера Абрамовна, лишь бы вторую не подложили!" Старушка перестала со мной здороваться.

В Москве жил замечательный человек - Леонид Ефимович Пинский, он был литературовед, филолог, читал лекции в московском университете. В каком-то смысле он был моим Державиным. Однажды, он увидел подборку моих стихов, стал их хвалить. Длилось это блаженство минуты 2-3. Я потерял бдительность, расслабился и решил поделиться радостью: "Леонид Ефимович, а у меня еще вчера сын родился". Он положил стишки, обнял меня и сказал: "Вот это настоящее бессмертие, а не то г...о, которое вы пишете>>.

О наших детей вдребезги разбивались самые различные педагогические приемы - Таня и Эмиль очень быстро отучили меня давать им советы.

Однажды жена поручила мне следить из окна за гуляющей во дворе Танькой, а сама пошла в музей на работу. Позвонив, она уточнила, как там дочь. Я заверил ее, что каждую минуту выглядываю в окно - Танька играет в песочнице в своем красном пальтишке. Жена воскликнула в ужасе: "Таня свое красное пальтишко износила уже год назад, она гуляет в голубом! Я срочно выезжаю!"

Я не боюсь абсолютно ничего и никого, кроме слез моей жены.

Мне повезло, что я набрел на идею четверостиший. До этого я писал длинные и печальные стихи. Однажды, я их все утопил в помойном ведре, о чем не жалею.

13 августа 1979 года меня вызвали повесткой, как свидетеля, вернулся я ровно через пять лет. С тех пор каждый год 13 августа устраиваю дома огромную пьянку для друзей.

После пересыльной тюрьмы Челябинска я оказался с зэком, много лет уже отсидевшим. Он меня предупредил: Если ты не перестанешь говорить "спасибо" и "пожалуйста", то ты просто до лагеря не доедешь. Я тогда засмеялся, а потом отчетливо понял - началась совершенно новая жизнь.

Тюрьмы отличаются друг от друга приблизительно так же, как семьи, в которые ходишь в гости: атмосферой своей, кормежкой, всем набором ощущений, что испытываешь, в них находясь. Навсегда я запомню тюрьму в Загорске, расположенную в здании бывшего женского монастыря и поражавшую могучей кладкой стен, сводчатыми потолками и страшным режимом.

Как только меня сослали в Сибирь, жена с сыном тут же ко мне приехали. На вокзале семилетний Милька меня обнял, словно мы только вчера расстались и сказал: "Жалко, папа, что тебя в тюрьму посадили, по телевизору недавно шел отличный детектив".

Лагерное начальство вольным докторам не доверяло, лечилось в лагерных лазаретах, где сидели очень известные врачи.

Моя пожизненная гордость - сооружение на нашем огороде в Сибири нового сортира. Более значительного в этой жизни я уже не строил ничего

Советская власть сделала нам замечательный подарок. Ей надоели мои стишки, и в 1988 году нас вызвали в ОВИР, где чиновница нам сказала прекрасные слова: "Министерство внутренних дел приняло решение о вашем выезде в Израиль".

Когда мы жили в Сибири, мой товарищ привез мне в подарок с Чукотки моржовый хер весьма внушительных размеров. Сначала я хотел его повесить в спальне, но Тата справедливо заметила, что делать этого не нужно - у меня появится комплекс неполноценности. И мы украсили им кухню. Перед отъездом в Израиль я, задумчиво посмотрев на хер, спросил жену: "Татик, как ты думаешь, а в Израиль нам его позволят вывезти?"
На что услышал: "Да ты хотя бы свой вывези"! Очередность мы соблюли.

Девушка на таможне заявила, что хер моржа - достояние культуры. Я ей говорю: "Ласточка, это же не по части культуры". Она покраснела, но была непреклонна. Пришлось спрятать "достояние" между больших палок копченой колбасы.

Я уехал в Израиль, чтобы прожить вторую жизнь.

Я несвободен от огромного количества любовей: к семье, к друзьям, к книгам, к курению, к выпивке. В моем случае это все разновидности наркотиков. Впрочем, как и графомания. У меня непреодолимая любовь к покрыванию бумаги значками.

Мне есть чем похвалиться - я запросто достаю языком до кончика носа.

Жить бывает очень тяжко, поэтому в себе ценю беспечность.

На склоне лет у каждого то лицо, которое он заслужил.

Спасая писательницу Дину Рубину от вредного для ее легких табачного дыма, я говорю на ушко желающему покурить: Дина от дыма моментально беременеет. Если кто-то все же машинально закуривает, то быстро спохватывается и гасит сигарету. А лицо у него такое становится, как будто он уже подсчитывает алименты.

Я плаксив и сентиментален. Смотрел "Графа Монте-Кристо" восемь раз, из
которых пять последних раз - в надежде, что уже не зарыдаю. Обычно чем сентиментальнее и пошлее кинофильм, тем быстрее у меня намокают глаза.

Моя любовь к ярким и коротким жизненным историям довела меня до собирания эпитафий. Лаконичные надписи на могилах убеждают меня в том, что все мы на самом деле - персонажи анекдотов для кого-то, наблюдающего нас со стороны.

К людям я хорошо отношусь. Особенно когда вижу только тех, кого хочу.

Судьбе надо помогать, особенно на перекрестках.

Чуть-чуть приврать - не грех, это весьма полезно для душевного здоровья.

Безалаберным, беспечным и легкомысленным я был всегда. Я никому не рекомендую такой образ жизни, но к 70 годам убедился, что именно так нужно жить. Только разгильдяи и шуты гороховые составляют радость человечества.