> Однажды шёл домой, шатаясь.
> Был пьяный я и сильно злой.
> Под деревом пройти пытаясь,
> Я больно стукнулся башкой.
>
> И ветку, что росла так низко,
> Решенье принял - отпилить.
> Поскольку дом был уже близко,
> Пилу пошёл я раздобыть.
>
> Домой придя, в шкафу порывшись,
> Жену спросил я: "Где пила?"
> Она ж, глазами округлившись:
> "Ей-богу, Коля, не пила!"
>
> Умом всех женщин Бог обидел.
> Быть может, дело всё в ......?
> Хоть я ответ уже предвидел,
> Спросил я снова: "Пила где?"
>
> И сделав морду удивлённой,
> Она в ответ: "Что за дела?
> С чего ты взял-то это, милый?
> Нигде я, Коля, не пила!"
>
> Склонивши голову чуть влево,
> И правый свой прищурив глаз,
> Я ей сказал: "Ты о...ела?
> Сейчас спрошу в последний раз!"
>
> - Ну, у соседа! - она блеет,
> Сама же смотрит в потолок.
> Как странно, ведь сосед имеет
> Свою пилу и молоток.
>
> - Зачем дала? - спросил я строго.
> И от ответа очумел.
> - Да, не давала я, ей-богу!
> Тогда я чуть не протрезвел.
>
> - Да как же, с-сука не давала?
> Во мне вновь злоба ожила,
> - Ведь ты сама сейчас сказала,
> Что у соседа, б@я, пила!
>
> И тут она, уже заплакав,
> Мне невпопад ответ дала:
> - Коль, знала б, что такой болтун
он,
> То никогда бы не дала!
>
> Вот и пойми ты этих женщин!
> У них все мОзги набекрень.
> Ну, а пилу хоть и нашёл я,
> Пилить мне было уже лень.
_______
Добавлено спустя 5 минут 15 секунд:
Приключения на похоронах
Георгий Данелия
Невысокий, лысый, пожилой, Александр Ефремович Яблочкин, который многие годы работал на "Мосфильме", был веселым, заводным и очень нравился женщинам. И пока не встретил свою голубоглазую Лору, слыл известным сердцеедом. Лору Яблочкин боготворил и, когда говорил о ней, — светился. Лора (которая была намного моложе мужа) тоже любила Сашеньку (так она его называла), и жили они хорошо и дружно. Супруги Яблочкины были людьми хлебосольными, и я часто бывал у них в гостях в доме напротив «Мосфильма». В малюсенькую комнатку, которую они называли гостиной (из однокомнатной квартиры Яблочкин сделал двухкомнатную), набивалось так много народу, что сейчас я не могу понять, как мы все умудрялись там разместиться. Помню только, что было очень весело. Умер Саша на проходной, в тот день, когда мы должны были сдавать картину Сизову. Предъявил пропуск и упал. Ему было 59 лет. Хоронили Александра Ефремовича на Востряковском кладбище. Яблочкина любили, и попрощаться с ним пришло много народу. Режиссеры, с которыми работал Яблочкин, пробили и оркестр. Гроб поставили возле могилы на специальные подставки. Рядом стояли близкие, родные и раввин. «Мосфильм» был против раввина, но родные настояли. Раввин был маленький, очень старенький, лет под девяносто, в черной шляпе и легоньком потрепанном черном пальто, в круглых очках в металлической оправе, с сизым носом. Был конец ноября, дул холодный ветер, выпал даже снег. Ребе посинел и дрожал. Я предложил ему свой шарф, он отказался, сказал, что не положено. Люди рассредоточились вокруг могил, а оркестр расположился чуть поодаль, у забора. Зампрофорга студии Савелий Ивасков, который распоряжался этими похоронами, договорился с дирижером оркестра, что даст ему знак рукой, когда начинать играть. Потом встал в торце могилы и сказал раввину: — Приступай, батюшка. — Ребе, — поправила его сестра Яблочкина. — Ну ребе. Раввин наклонился к сестре и начал по бумажке что-то уточнять. — Ладно, отец, начинай! Холодно, народ замерз, — недовольно сказал Ивасков. (Он более других возражал против еврейского священника.) Раввин посмотрел на него, вздохнул и начал читать на идиш заупокойную молитву. А когда дошел до родственников, пропел на русском: — И сестра Мария, и сын его Гриша, и дочь его Лора… (Напомню - Лора была намного моложе мужа.) — Отец! — прервал его Ивасков и отрицательно помахал рукой. И тут же грянул гимн Советского Союза. От неожиданности ребе вздрогнул, поскользнулся и чуть не упал — я успел подхватить его. Земля заледенела, и было очень скользко. — Стоп, стоп! — закричал Ивасков. — Кто там поближе — остановите их! Оркестр замолк. — Рубен Артемович, сигнал был не вам! — крикнул Ивасков дирижеру. И сказал сестре, чтобы она объяснила товарищу, кто есть кто. Мария сказала раввину, что Гриша не сын, а племянник, а Лора не дочка, а жена. Тот кивнул и начал петь сначала. И когда дошел до родственников, пропел, что сестра Мария, племянник Гриша и дочь Гриши — Лора. — Ну, стоп, стоп! — Ивасков опять махнул рукой. — Сколько можно?! И снова грянул гимн. — Прекратите! Остановите музыку! — заорал Ивасков. Оркестр замолк. — Рубен Артемович, для вас сигнал будет двумя руками! — крикнул Ивасков дирижеру. — Двумя! — И повернулся к раввину: — Отец, вы, я извиняюсь, по-русски понимаете? Вы можете сказать по-человечески, что гражданка Лора Яблочкина не дочка, а жена?! Супруга, понимаете?! — Понимаю. — Ну и давайте внимательней! А то некрасиво получается, похороны все-таки! Раввин начал снова и, когда дошел до опасного места, сделал паузу и пропел очень четко: — Сестра — Мария, племянник — Гриша. И не дочь! — он поверх очков победно посмотрел на Иваскова. — А жена племянника Гриши — гражданка Лора Яблочкина! — У, ё! — взревел Ивасков. Поскользнулся и полетел в могилу. Падая, он взмахнул двумя руками. И снова грянул гимн Советского Союза.
И тут уже мы не смогли сдержаться.
Саша, прости меня! Но я тоже ржал. Ты говорил, что твой любимый жанр трагикомедия.
В этом жанре и прошли твои похороны.
Когда придет время и мне уходить, я очень хочу уйти так же. Не болея и внезапно, никого не мучая.
И чтобы на моих похоронах тоже плакали и смеялись.