>  Однажды шёл домой, шатаясь.       
  >  Был пьяный я и сильно злой.       
  >  Под деревом пройти пытаясь,       
  >  Я больно стукнулся башкой.        
  >                                    
  >  И ветку, что росла так низко,     
  >  Решенье принял - отпилить.        
  >  Поскольку дом был уже близко,     
  >  Пилу пошёл я раздобыть.           
  >                                    
  >  Домой придя, в шкафу порывшись,   
  >  Жену спросил я: "Где пила?"       
  >  Она ж, глазами округлившись:      
  >  "Ей-богу, Коля, не пила!"         
  >                                    
  >  Умом всех женщин Бог обидел.      
  >  Быть может, дело всё в ......?    
  >  Хоть я ответ уже предвидел,       
  >  Спросил я снова: "Пила где?"      
  >                                    
  >  И сделав морду удивлённой,        
  >  Она в ответ: "Что за дела?        
  >  С чего ты взял-то это, милый?     
  >  Нигде я, Коля, не пила!"          
  >                                    
  >  Склонивши голову чуть влево,      
  >  И правый свой прищурив глаз,      
  >  Я ей сказал: "Ты о...ела?         
  >  Сейчас спрошу в последний раз!"   
  >                                    
  >  - Ну, у соседа! - она блеет,      
  >  Сама же смотрит в потолок.        
  >  Как странно, ведь сосед имеет     
  >  Свою пилу и молоток.              
  >                                    
  >  - Зачем дала? - спросил я строго. 
  >  И от ответа очумел.               
  >  - Да, не давала я, ей-богу!       
  >  Тогда я чуть не протрезвел.       
  >                                    
  >  - Да как же, с-сука не давала?    
  >  Во мне вновь злоба ожила,         
  >  - Ведь ты сама сейчас сказала,    
  >  Что у соседа, б@я, пила!          
  >                                    
  >  И тут она, уже заплакав,          
  >  Мне невпопад ответ дала:          
  >  - Коль, знала б, что такой болтун 
  он,                                  
  >  То никогда бы не дала!            
  >                                    
  >  Вот и пойми ты этих женщин!       
  >  У них все мОзги набекрень.        
  >  Ну, а пилу хоть и нашёл я,        
  >  Пилить мне было уже лень.         
  _______
 
Добавлено спустя 5 минут 15 секунд:
Приключения на похоронах
 Георгий Данелия
Невысокий, лысый, пожилой, Александр Ефремович Яблочкин, который многие годы работал на "Мосфильме",  был веселым, заводным и очень нравился женщинам. И пока не встретил свою голубоглазую Лору, слыл известным сердцеедом. Лору Яблочкин боготворил и, когда говорил о ней, — светился. Лора (которая была намного моложе мужа) тоже любила Сашеньку (так она его называла), и жили они хорошо и дружно. Супруги Яблочкины были людьми хлебосольными, и я часто бывал у них в гостях в доме напротив «Мосфильма». В малюсенькую комнатку, которую они называли гостиной (из однокомнатной квартиры Яблочкин сделал двухкомнатную), набивалось так много народу, что сейчас я не могу понять, как мы все умудрялись там разместиться. Помню только, что было очень весело.   Умер Саша на проходной, в тот день, когда мы должны были сдавать картину Сизову. Предъявил пропуск и упал. Ему было 59 лет.   Хоронили Александра Ефремовича на Востряковском кладбище. Яблочкина любили, и попрощаться с ним пришло много народу. Режиссеры, с которыми работал Яблочкин, пробили и оркестр. Гроб поставили возле могилы на специальные подставки. Рядом стояли близкие, родные и раввин. «Мосфильм» был против раввина, но родные настояли. Раввин был маленький, очень старенький, лет под девяносто, в черной шляпе и легоньком потрепанном черном пальто, в круглых очках в металлической оправе, с сизым носом. Был конец ноября, дул холодный ветер, выпал даже снег. Ребе посинел и дрожал. Я предложил ему свой шарф, он отказался, сказал, что не положено.   Люди рассредоточились вокруг могил, а оркестр расположился чуть поодаль, у забора. Зампрофорга студии Савелий Ивасков, который распоряжался этими похоронами, договорился с дирижером оркестра, что даст ему знак рукой, когда начинать играть. Потом встал в торце могилы и сказал раввину:   — Приступай, батюшка.   — Ребе, — поправила его сестра Яблочкина.   — Ну ребе.   Раввин наклонился к сестре и начал по бумажке что-то уточнять.   — Ладно, отец, начинай! Холодно, народ замерз, — недовольно сказал Ивасков. (Он более других возражал против еврейского священника.)   Раввин посмотрел на него, вздохнул и начал читать на идиш заупокойную молитву. А когда дошел до родственников, пропел на русском:   — И сестра Мария, и сын его Гриша, и дочь его Лора… (Напомню - Лора была намного моложе мужа.)   — Отец! — прервал его Ивасков и отрицательно помахал рукой.   И тут же грянул гимн Советского Союза.   От неожиданности ребе вздрогнул, поскользнулся и чуть не упал — я успел подхватить его. Земля заледенела, и было очень скользко.   — Стоп, стоп! — закричал Ивасков. — Кто там поближе — остановите их!   Оркестр замолк.   — Рубен Артемович, сигнал был не вам! — крикнул Ивасков дирижеру.   И сказал сестре, чтобы она объяснила товарищу, кто есть кто. Мария сказала раввину, что Гриша не сын, а племянник, а Лора не дочка, а жена. Тот кивнул и начал петь сначала. И когда дошел до родственников, пропел, что сестра Мария, племянник Гриша и дочь Гриши — Лора.   — Ну, стоп, стоп! — Ивасков опять махнул рукой. — Сколько можно?!   И снова грянул гимн.   — Прекратите! Остановите музыку! — заорал Ивасков.   Оркестр замолк.   — Рубен Артемович, для вас сигнал будет двумя руками! — крикнул Ивасков дирижеру. — Двумя! — И повернулся к раввину: — Отец, вы, я извиняюсь, по-русски понимаете? Вы можете сказать по-человечески, что гражданка Лора Яблочкина не дочка, а жена?! Супруга, понимаете?!   — Понимаю.   — Ну и давайте внимательней! А то некрасиво получается, похороны все-таки!   Раввин начал снова и, когда дошел до опасного места, сделал паузу и пропел очень четко:   — Сестра — Мария, племянник — Гриша. И не дочь! — он поверх очков победно посмотрел на Иваскова. — А жена племянника Гриши — гражданка Лора Яблочкина!   — У, ё! — взревел Ивасков.   Поскользнулся и полетел в могилу. Падая, он взмахнул двумя руками.   И снова грянул гимн Советского Союза.   
И тут уже мы не смогли сдержаться. 
Саша, прости меня! Но я тоже ржал. Ты говорил, что твой любимый жанр трагикомедия. 
В этом жанре и прошли твои похороны.   
Когда придет время и мне уходить, я очень хочу уйти так же. Не болея и внезапно, никого не мучая. 
И чтобы на моих похоронах тоже плакали и смеялись.